Символ

мае 1838 года художники-братья Чернецовы плыли по Волге и писали общую картину: один рисовал правый берег, другой левый. Полотно получилось внушительных размеров: на семистах сорока шести метрах была изображена Волга — от Рыбинска до Астрахани, с ее холмами, лесами, деревнями и городами. Когда братья были в Царицыне, говорят, младший стал набрасывать эскиз городка, изобразив на переднем плане полотна нищего в рваных лаптях. Увидав эту картину, купец Лапшин от лица всех собравшихся на берегу, выразил недовольство.

– Господин художник, — сказал он, — ты тут изволил намалевать нищего, а он ни в какие ворота не лезет в наш Царицын.
– Это символ патриархальной Руси! — объяснил суть эскиза художник.
– А почему этот символ с такой постной мордой?
– Наверное потому, что кушать хочет.
– У нас в Царицыне люди сытые, а нищих — раз, два и обчелся! Не им наш город символизировать! — не унимался купец, — а зарисуй меня! Я буду очень даже порядочным... как его? Символом!
– Понимаете, — стал подыскивать нужные слова художник, — вы человек видный. Вы большой! У вас красивая окладистая борода, но вы, увы, натура не та! А у нищего глаза, как омут.
– Врезал с утра, вот они у него и омутнели. Ну, ежели не желаешь зарисовать меня, так зарисуй вот того! — доброжелатель указал на здоровенного детину в красной рубахе.
– Позвольте, натуру выбирать мне, — рассердился художник.
– А давайте, господин хороший, натуру выбирать вместе? — предложил купец.
– Как вы себе это представляете?
– Это ты представляй, а я живу здеся. И утверждаю, что светловолосых и светлоглазых царицынцев — почти нету. У нас все больше чернявые, да кареглазые... Оно, конечно, здесь Русь, но только другая, азиатская Русь!
– Прекрасно! — согласился с доводами купца художник и тут же двумя мазками поменял цвет глаз на полотне, — я могу вообще его убрать с первого плана, если он фасад ваш портит.
– Этого делать не надо, мил человек! А давай этого заморыша оденем? А то как жа картина будет радовать глаз, когда на ней цуцик изображен? А этих заморышей еще художники пишут!
– Нет, я так работать не могу! — заявил Чернецов и стал собирать свои причиндалы.
– Нет уж, дудки! — купец перекрыл дорогу живописцу, — будешь работать. Я тебе заплачу хорошо! А этого лапотника, — обратился он к собравшимся, — надо умыть, побрить, одеть, как следует. И будет живая натура! Расходы я беру на себя!
Художник, предчувствуя, что его отказ может повлечь более серьезные для него последствия — согласился... Через час перед ним уже стоял настоящий красавец: в косоворотке, юфтевых сапогах, в красном кушаке и купеческого покроя фуражке. Художник взялся за привычную работу.

“Бывший нищий”, чувствуя свою неповторимость, неожиданно выдвинул требование:
– Мне ишо надо трубку, для виду, что я, как босяк?..
– Верно! Благосостоятельность у царицынцев в крови! — одобрил купец, и в зубах у натуры появилась трубка.
– Какая благосостоятельность, ежели я со вчерашнего не жравши? — обнаглела в своих требованиях натура.
– Он прав! — подыграл нищему художник.
Купец накупил колбас, всяких закусок... Некоторое время все молчали и ждали, пока “натура” наполнит утробу.
– Бражки желаю! Пища плохо проходить!
Принесли бражки. Попив зелья и смачно икнув, детина заявила:
– А все одно, картина не получится!
– Это почаму жа? — рассердился купец.
– А где она на картине?
– Кто она?
– Женщина, продолжительница рода царицынцев?
Толпа во главе с купцом призадумалась.
– Бабу-хранительницу будешь писать? — спросили художника.
– Надо бы! Это придаст картине законченный символ царицынского счастья!
– Кралю давай! — кричала натура, — а вот гляньте, эта подойдет! — показал бывший нищий на черноглазую девицу с пышной грудью, которая так и ходила волнами под сарафаном, олицетворяя здоровый образ хранительницы очага. Девушку посадили рядом, присоветовали:

– Люби его!
– Да как жа я буду его любить, ежели у меня суженный имеется?
– Где он?
– На покос за Волгу уехал!
– Ну, пока он там косит, ты здеся поболи накосишь! — обстоятельно сказал купец, вручив девушке пятак.
– Да ты понарошку люби! — прошептал нищий.
– Ага! У нас одна полюбила понарошку! Теперь брюхатая ходит!
Царицынцы всем миром стали уговаривать красавицу полюбить понарошку. В конце концов та согласилась, сказала только:
– Ежели до поцелуев дойдет, ты, купец, рубь накинешь! — да так страстно обняла нищего, что у того дыхание сперло.
В полдень картина была готова. На ней была изображена счастливая пара целующихся молодоженов. Вокруг — ликующая толпа свадебных ряженных, уплетающих колбасы и вина. Купец был за посаженного отца и выплясывал “барыню”. В глубине картины красовался Царицын.

Сначала горожане не приняли полотно, сказали, дескать все это неправда, но, по совету художника, чтобы придать полотну реалистическое начало, порешили женить их натуральным образом и погулять на свадьбе. Купец, славный человек, на радостях подарил молодоженам дом и жениха сделал приказчиком. А картину у художника царицынцы выкупили.